Австралийский Казахстан.

В предыдущих публикациях о сценариях развития энергорынка в Казахстане в свете предлагаемых реформ, я рассказывал во основном о том, чего не нужно делать – в первую очередь в плане модели рынка. Возникает закономерный вопрос, а что нужно было бы делать в Казахстане в этом смысле хотя бы в первом приближении, не вдаваясь в детали и имея в виду, что, конечно, более глубокий подход к ответу на этот вопрос требует отдельного тщательного изучения и системного рассмотрения? Но если все-таки рассуждать об этом хотя бы в общих чертах, то уже сегодня в можно кое-что увидеть и предложить хотя бы для предварительного анализа, позволяющего понять куда и как двигаться. На днях я слушал видного экономиста и экономического историка наших дней Андрея Мовчана, который в двух последних программах «Мовчание» в Ютубе, выходящих на «Живом гвозде» по понедельникам, рассказывал о Казахстане. Там он иногда сравнивает экономику страны с другими ресурсными странами, особенно схожими по территории, и населенности, такими как, например, Канада. Но если искать аналогии Казахстана с точки зрения похожести энергосистемы, ее структуры, протяженности, топологии, климата и даже топливного баланса, в том числе и в плане ресурсов, их роли в экспорте и связанных с этим ограничений по использованию внутри страны, как, например, газа, то наиболее похожей на Казахстан страной является, по-моему, Австралия, с учетом, конечно, всей условности таких сравнений. Если мы посмотрим на карту этих двух стран и их энергосистем, то мы увидим много общего даже визуально, включая изолированную работу энергосистем в разных частях страны и планы по их объединению.

Различие состоит в том, в Австралии на большей части заселенных штатов и территорий уже давно функционируют полноценные конкурентные рынки NEM (1998 год) и WEM (2012 год), управляемые независимым системным оператором AEMO, а в Казахстане, через почти 20 лет начала реформ в электроэнергетике, конкурентного рынка до сих пор нет. И это отражается и на энергобалансе – в Австралии при прочих похожих на казахские процентных показателях по углю, газу и гидроресурсам, значимую роль играют DER (distributed energy resources) – ресурсы на стороне потребителей, в основном, крышное солнце за счетчиком – почти в общем 8% в балансе. Понятно, что это прямой результат работы рынка – такие объемы солнечных панелей у потребителей являются их ответом на внятные рыночные сигналы – относительно высокие розничные цены ( в т.ч. из-за высоких расходов на передачу по длинным сетям) и модельные решения, позволяющие интегрировать DER в энергорынок.

В Южной и Восточной Австралии, где проживает основная часть населения страны, (New South Wales, the Australian Capital Territory, Queensland, South Australia, Victoria, Tasmania) энергорынок «одноставочный» – однотоварный, т. е. торгуется только электроэнергия (energy-only market), такой же, каким он был и в Казахстане до 2019 года. Но в Австралии есть биржа, где сталкиваются ценовые заявки генераторов и потребителей, и в результате появляются переменные во времени цены, которые иногда, в случае дефицита электроэнергии в той или иной точке энергосистемы улетают очень высоко, обозначая, таким образом, для участников рынка, что нужно предпринимать те или иные меры. Или наоборот – очень низко, когда много солнца и ветра и относительно мало потребления. С ростом доли ВИЭ в балансе производства такие рынки работают не очень хорошо – ВИЭ снижают общие цены в системе в благоприятные периоды, вытесняя традиционную генерацию с более высокими краткосрочными издержками, но тогда, когда ВИЭ становятся недоступны, возникают дефициты, включается дорогая генерация, и возникают резкие всплески цен. Иными словами, рынки становятся очень волатильными, ценовые сигналы микшируются, обнаруживается и резко растет необходимость в маневренных ресурсах. Правильно сконструированный рынок адекватно оценивает такие ресурсы – чем выше волатильность, тем они дороже. Но проблема еще и в том, что высокая волатильность создает проблемы для потребителей, особенно для тех, которые покупают электроэнергию по ценам, привязанным к спотовым. Именно такая ситуация случилась во многих странах Европы в минувший год, когда вслед за ценами на газ резко выросли цены на электричество, и сегодня Еврокомиссия представляет предложения по реформированию рынка, в частности, вводит дополнительные и расширяет существующие хеджирующие волатильность инструменты – долгосрочные договоры, от которых как раз сегодня собирается отказываться Казахстан, а также стимулирует более широкое применение различных механизмов оплаты мощности на национальном уровне. Возвращаясь к Австралии, можно наблюдать, что и здесь, в частности в Юго-Западной Австралии также имеется рынок резервной мощности – так называемый Reserve Capacity Mechanism.

Казахстан, похожий на Австралию, на наш взгляд, сегодня вполне может использовать и австралийский, и европейский опыт. Наилучшим вариантом для Казахстана, с учетом целей декарбонизации в первом приближении в качестве целевой выглядела бы базовая австралийская модель NEM, работающая с 1998 года, но с отдельным рынком мощности, например, по британскому варианту – с централизованными торгами с заданным системным оператором спросом и отличной по срокам системой оплаты старой, модернизируемой и новой мощности, с широким участием пиковых ресурсов и Demand Response. Возможно, имеет смысл присмотреться и к относительно небольшому рынку WEM, Юго-Западной Австралии, работающему около 10 лет. Интересно, что на обоих рынках, как и в Великобритании, и в Европе двусторонние договоры, от которых собирается избавляться Казахстан как от некоей обузы, вполне работают, и сегодня их роль, наоборот, возрастает в качестве инструментов, хеджирующих риски ценовой волатильности срочных рынков.

Но, в любом случае, начинать нужно с создания настоящего конкурентного рынка, рождающего переменные во времени и пространстве цены, отражающие суть процесса производства и потребления электроэнергии, ее главного характерного свойства, связанного с трудностями хранения и передачей на большие расстояния, а не тарифы, применяемые в Казахстане сегодня, и оставляемые на завтра согласно плана, представленного в Концепции развития электроэнергетики до 2035 года и называемого почему-то реформой. Реформой, на самом деле ведущей в очередной тупик.